Официант принес горячее. Шифферс умолк и пьяно смотрел на лоснящегося от жира каплуна и обсыпанный укропом жареный картофель. Ульянова взволновали слова Шифферса, хотя не так сильно как запах поставленного перед ним блюда. Поэтому, с уважением посмотрев на осетрину, он предложил выпить под горячее.
— Давайте, Эмануил Степаныч, выпьем за нашего добрейшего Аркадия Симоновича и за успех его замечательного турнира.
— Да! — согласился Шифферс. — Старик Прадер соображает, особенно в борщах и миногах. За Прадера!
Они чокнулись и выпили.
— А что касается его турнира, — продолжал Шифферс, — я думаю мы сломим всем головы, Володя, и, как всегда у Прадера, классно пожрем и выпьем!
Корявая и безграмотная, косо приколотая к двери, записка гласила:
...ВЛАДИМИР ИЛИЧ Я УШОЛ ЗА ВОДКОЙ 11 30 БУДУ КНЯЗЬ
«Все-таки всеобщее среднее образование совершенно необходимо, — подумал Ульянов. — Вот и ломай теперь голову: ушел он в одиннадцать тридцать, или он вернется к этому времени? Пожалуй, больше похоже на то, что к половине двенадцатого он обещает вернуться».
Ульянов нервно заметался по лестничной площадке. Часы показывали тридцать пять минут двенадцатого. Два часа назад он проснулся, не помня — ни как он расстался с Шифферсом, ни как он приехал домой, ни как он лег спать!
Торопливо умывшись, он — в порядке компенсации за изрядно помятую физиономию — надел свой лучший костюм и отправился опохмеляться. Заглянув по пути в почтовый ящик, он обнаружил записку от Князя. Князь пытался застать Ульянова дома в субботу, чтобы сообщить нечто исключительно важное. Тщетно прождав два часа под дверью, Князь оставил записку, в которой настоятельно приглашал Ульянова зайти в воскресенье утром.
И вот Ульянов здесь. «Поцеловав дверь», с нетерпением ждет возвращения Князя. Уже без четверти двенадцать, а у Ульянова «ни в одном глазу». Понимая, что опохмелиться совершенно необходимо, он решил пока отправиться в «Пушкарь». «Черт знает, куда Князь запропастился, — подумал Ульянов. — Выпью пока пару кружечек и вернусь».
Ровно в полдень с Петропавловской крепости выпалила пушка. Добропорядочные горожане возвращаются из церкви, а безбожник Ульянов спешит опохмелиться. Свернув на Большую Пушкарскую рядом с фабрикой Отто Кирхнера, Ульянов торопливо прошагал еще два квартала и нырнул в «Пушкарь» на глазах у испуганно перекрестившейся петербургской старушки.
Ульянов любил «Пушкарь». В этом мрачном, почти темном баре было нечто чинное и торжественное. И атмосфера, и пиво в огромных черных глиняных кружках, и старинные гравюры на стенах — все напоминало Ульянову таверны позднего средневековья, красочно описанные в его любимых авантюрных романах.
Ульянов заказал копченого леща и две кружки пива. Жадно выпив первую кружку, он удовлетворенно выдохнул воздух и принялся разделывать рыбу. Только утолив похмельную жажду, он поднял глаза, чтобы посмотреть на сидящего напротив, и сразу обомлел, встретившись со злобным взглядом полковника Бздилевича.
— А, господин адвокат! — злорадно воскликнул Бздилевич. — Как вас там зовут? К сожалению, я начисто позабыл ваше имя.
— Иосиф Джугашвили, — представился Ульянов.
Чувствуя, что полковник по каким-то причинам ищет скандала, Ульянов решил не открывать своего настоящего имени и назвал первое, пришедшее на ум. Он и сам не смог бы объяснить, почему это имя оказалось грузинским. Ульянов и представить себе не мог, какого джина он выпустил в эту минуту из бутылки! Именно с этого дня имя Иосифа Джугашвили попадет в черные списки Российского охранного отделения, а мелкий воришка с этим именем, украв у цирюльника баночку с мазью от мандавошек, неожиданно получит такую трепку от жандармов, что сразу станет революционером!
— Иосиф, говоришь, Джугашвили? — ироническим тоном переспросил Бздилевич. — Имя у тебя какое-то странное: не то греческое, не то еврейское. А бумажник у меня в прошлый раз ты зачем спер?
«Этого только не хватало,» — подумал Ульянов. Он огляделся вокруг. Посетителей в баре было довольно много, но никто пока не смотрел в их сторону.
— А не слишком ли много вы себе позволяете, г-н полковник? — тихо спросил Ульянов, подавляя справедливое негодование.
— Вы никакой не адвокат, милостивый государь, а самый обыкновенный карманный воришка! — прогремел Бздилевич, отрывая задницу от дубовой скамьи.
Громко произнесенные, эти слова полковника привлекли всеобщее любопытство. Снова оглядевшись по сторонам, Ульянов понял, что теперь он должен ответить на оскорбление. Он медленно поднялся.
Теперь они стояли друг против друга, разделенные лишь узким столиком. Они не знали правды друг о друге. Ульянов считал, что перед ним заурядный полковник. Император, в свою очередь заблуждался, полагая, что перед ним обыкновенный карманник. Между тем, противостояние этих двух людей определило целую эпоху в истории государства Российского.
Ульянов широко размахнулся и ударил соперника. Удар был столь силен, что сбил полковника с ног. Падая, император затылком сбил со стены картину, изображавшую его достойного предка на строительстве верфи в 1704 году.
Через какое-то мгновенье два дюжих официанта уже заламывали Ульянову руки, а некий обалдевший от счастья любитель порядка бросился звать полицию. Воспользовавшись всеобщей суматохой, полковник Бздилевич скрылся в неизвестном направлении. Несколько минут спустя на месте происшествия появились два рослых жандарма. Они посадили г-на Ульянова в решетчатый экипаж и доставили в охранное отделение.