Петербург, 1895 год - Страница 30


К оглавлению

30

В первом перерыве всем участникам и зрителям был предложен знаменитый «борщ Прадера». Рюмочку «для аппетита» с удовольствием приняли все, кроме непьющего Ласкера и «инакопьющего» Жеребцова. Афанасий Петрович отдал свою рюмочку Чигорину (который таким образом принял две рюмочки!) и обратился к официанту:

— Ты уж удружи, милок, принеси мне стаканчик водочки. А то, знаешь, старость не радость: я уж эти наперсточки и разглядеть-то не могу!

Ульянов оказался за одним столиком со Светочкой, Гарри и помещиком Жеребцовым. Афанасий Петрович одним глотком опорожнил стакан водки, а затем так быстро расправился с борщом, что Аркадию Симоновичу пришлось подать знак официанту, чтобы тот принес великану-помещику еще один горшочек. Вторую порцию Жеребцов ел не спеша, не скупясь попутно на похвалы в адрес кулинарных способностей старика Прадера. Будучи и от природы добрым малым, Афанасий Петрович после двух побед над вельтмейстерами и вовсе пришел в прекрасное расположение духа.

— Вы когда-нибудь бывали в Париже, Володенька? — обратился он к Ульянову.

— Пока, к сожалению, не доводилось, — со вздохом ответил наш герой.

— А вы, Гаррик?

Пильсбери отрицательно покачал головой.

— У барышни я и не спрашиваю, — сказал Жеребцов. — У нее еще все впереди… А мне вот сегодняшние игры с великими чемпионами напомнили одну давнюю парижскую встречу.

Воцарилась тишина. Афанасий Петрович судя по всему собирался с мыслями. Все почувствовали, что сейчас он расскажет что-то очень интересное, и старый помещик не обманул ожиданий.

— В первый и в последний раз, господа, я побывал в Париже в сентябре 1858 года. Я совершал тогда свадебное путешествие, и моя ныне уже покойная супруга Елизавета Александровна была столь же юной и очаровательной, как сейчас г-жа Невзорова. В те годы я слыл одним из лучших шахматных игроков России, поэтому, очутившись в Париже, я естественно стремился в знаменитое кафе «Режанс», чтобы помериться силами с первым шахматистом Франции г-ном Гаррвицем. Как вы понимаете, господа, в медовый месяц непросто найти время для шахмат. Все же в один из дней мне удалось ненадолго оторваться от моей любезной супруги, и я посетил это шахматное кафе, располагавшееся неподалеку от Пале-Рояля.

Когда я вошел, большой зал кафе был переполнен. Там были представлены все слои общества, и звучала речь на всех европейских языках. За некоторыми столиками играли в шахматы, за другими — в карты и домино. Одновременно шла жаркая битва на двух биллиардных столах, окруженных игроками, оравшими во все горло.

Я прошел в меньший зал. Здесь было тихо, стояли шесть отличных шахматных столиков, а на стене были выгравированы имена Филидора,  Дешапеля и Лабурдоннэ. За одним из столиков сидел в одиночестве миниатюрный, но очень красивый юноша, а в некотором отдалении от него какой-то господин, судя по одежде иностранец, горячо убеждал в чем-то толстого, добродушного француза.

Поскольку юноша сидел за шахматным столиком, я решил, что он скорее всего имеет некоторое отношение к нашей благородной игре. «Разрешите представиться, сударь, — обратился я к нему по-французски. — Моя фамилия Жеребцов. Я — русский дворянин, и приехал сюда, чтобы помериться силами с г-ном Гаррвицем.» «Очень приятно, сударь, — ответил юноша также по-французски, но я сразу понял, что он не француз. — Моя фамилия Морфи. Пол Морфи, из Луизианы. Я — чемпион Америки, а там вы видите моего импрессарио, который в данную минуту ведет переговоры с владельцем кафе об условиях моего матча с Даниэлем Гаррвицем. Вероятно, наш матч начнется завтра, а пока если вы желаете сразиться, сударь, я к вашим услугам.»

Мы сразу сели за доску, и я проиграл три партии кряду. Несмотря на ошеломляющий разгром, я нашел в себе силы поздравить своего юного соперника и признать, что никогда еще мне не доводилось видеть столь сильного игрока. И то была истинная правда, господа! Немного побеседовав, мы простились, и я никогда больше не видел ни г-на Морфи, ни кафе «Режанс». А несколько месяцев спустя, уже находясь в России я узнал, что мне незачем стыдиться моего поражения, поскольку после моего отъезда перед маленьким американцем склонили головы все величайшие игроки Европы, включая даже ныне покойного профессора Андерсена.

Этот рассказ вполне естественно произвел сильное впечатление на всех присутствующих. Имя Пола Морфи в те годы (да и теперь!) было окружено особым ореолом в глазах всех шахматистов.

— Г-н Жеребцов, — обратился к рассказчику Пильсбери. — Ваш рассказ настолько интересен, что, с вашего позволения, я хотел бы во время следующего перерыва пересказать его г-дам Ласкеру и Стейницу на понятном им английском языке.

До второго и последнего перерыва игрокам предстояло провести еще четыре тура. На этом отрезке Афанасий Петрович потерпел три поражения — от Чигорина, Шифферса и Ульянова. Наметившаяся было сенсация не состоялась, вперед вышли профессионалы. После восьми туров лидировали Ласкер, Пильсбери, Чигорин и Шифферс, набравшие по шесть очков. На очко от них отставали Алапин и Жеребцов. Далее следовали: Стейниц — четыре очка, Хардин три, Прадер и Соловцов — по два, Ульянов и Лизель — по полтора очка.

В перерыве участники и зрители были приглашены к шведскому столу. Длинный П-образный стол буквально ломился от изобилия речных и морских даров. Здесь был представлен богатейший выбор холодных закусок: осетрина горячего копчения и фаршированная щука, астраханская сельдь и маринованная минога, всевозможные виды икры и салат из морской капусты, озерные окунь и лещ, вареные раки и сушеная вобла, тресковая печень и, конечно же, фирменный салат «Столичный»! Все как следует побаловались пивком, а уединившиеся ненадолго Жеребцов, Чигорин и Шифферс приняли также по стаканчику ядреной анисовой водки.

30